Молитва православная афон гора

Публикации

Паломнические заметки с Афона.

Паломнические заметки с Афона.

Об авторе. Сергей Александрович Жигалов родился в 1947 году в селе Кандауровка Курманаевского района Оренбургской области. В 1974 году окончил филологический факультет Куйбышевского госуниверситета. Работал заместителем редактора в областных газетах «Волжский комсомолец» и «Волжская коммуна», собственным корреспондентом «Известий» по Куйбышевской области. Автор романа «Дар над бездной отчаяния» — о безруком иконописце Григории Журавлеве и других книг. Член Союза писателей России. Живет в Самаре.

Нас восемь. Двое в прошлом боевые офицеры, священник, депутат губернской думы, менеджер строительной компании, бизнесмен, писатель и автор этих заметок. Кому за тридцать, иным за шестьдесят, сошлись в желании побывать на Святой Горе Афон. У одного из нас деревянный посох оттуда, с Афона. Днем позже лакированные посохи со стальными остриями купят все. Из пассажиров авиарейса «Самара — Салоники» посохи обратят нас в паломников. А пока под гул турбин лайнера вижу в «иллюминаторе памяти» бредущих в столетней дали туда же, куда летит «Боинг», наших пра-пра… дедов.

Тоже с посошками, за спиной котомка: сухари, запасные пары лаптей, узелок с родной землицей… Идут недели, месяцы. Секут ливни, палит солнце, ночуют, где застанет темень, едят что подадут. Измахряются лапти, стирается березовый посошок. Дочерна загорелая кисть троеперстием вскидывается ко лбу: «Господи, помилуй!… »

А мы, с нашими лакированными посошками за восемь евро? Вчера глядели на Волгу, наутро купаемся в Эгейском море. Кто мы?… Что нами движет? Устремленные к древним Православным святыням для укрепления веры? Поиск ответа на терзающие душу вопросы бытия? Желание хоть на время убежать от безумного мира? Соприкоснуться жертвенной жизни людей, посвятивших себя Богу? Освободиться от тяжких грехов, мучающих и после исповеди?…

На пути к Святой Горе

Утро. Солнце. Ветер. Громадный корабль-паром подминает серебряную рябь Эгейского моря. Все три палубы полны паломниками. Двунадесять языков. Едят, пьют, хохочут, фотографируют горный зеленый склон, острия торчащих из воды скал, друг дружку. Выделяются русские священники в черных дорожных подрясниках. Один из них у борта кормит с ладони кружащихся чаек. Кроткие ясные глаза, добрая белозубая улыбка.

Морской путь на Афон. Русский священник кормит из своих рук чайку.

Ни в поведении, ни в лицах светской части плывущих на корабле не углядываю благодатных токов Святой Горы. Разве что не слышно ни одного грязного слова. И то хорошо. И еще во всем этом многолюдии нет ни одного женского лица.

«Почему?» — и тогда за серебряной рябью времен «золотого руна» проступает царственная девичья фигура на берегу Афона. Направляется к воротам древнейшего монастыря Ватопеда. Это год 422-й. «Остановись!» Вскидывает гордую главу: кто осмелился возвысить голос на нее, Феодосию, дочь великого императора Плакиды? Оглядывается и видит вокруг склоненные головы монахов. Почудилось? Делает шаг, потом другой. И вновь слышит: «Остановись. Да не ступит нога женщины на монастырский порог!» Голос исходит от находящейся при входе иконы Божией Матери. Феодосия послушно отступает.

С того времени по нынешний день афонские монахи свято соблюдают запрет: ни одна нога дочерей прародительницы Евы не должна ступать на землю Афона. Не держат на Афоне и рабочего скота женского пола. Кто бы еще ввел запрет здесь на мысли о женщинах…

Вот являются на горном склоне золотые кресты над зелеными куполами храмов русского Свято-Пантелеимонова монастыря. Стальной язык носовой части парома плашмя ложится на бетонную ладонь причала. Сходим на берег. Поднимаемся к монастырским воротам. Стучат о камни посохи. Пригодились и еще как пригодятся дальше. Встречают как братьев. Предлагают чай, фрукты, сладости… Ведут на ночлег. Белые наглаженные простыни, пушистые одеяла.

Один из послушников просит помочь развесить только что выстиранные простыни и полотенца. Приносит в больших чанах. Не чинясь, наши два полковника, и бизнесмен, и директор, и писатель с усердием принимаются за дело. Отец Георгий Козин ловко управляется с гладильной машиной. Стопкой складываю сухое. Маленький урок смирения. Исполнив послушание, возвращаемся в свою комнату. Один из наших как лежал после трапезы, так и лежит кверху брюхом. «Что же ты не пошел со всеми?» — говорю полушутя, но получается грубо. Совесть вернет меня к этому, когда буду стоять в храме в ожидании исповеди.

В три ночи колокол зовет всех на молитву. Темень. Небо сверкает крупными комьями звезд. Плеск волн, шорохи подошв о камни. Монахи, паломники стекаются в храм. В неверном пламени свечей иконы на стенах и колоннах как бы оживают, трепещут, дышат.

С непривычки под монотонное течение службы скоро наваливается дрема. Неподалеку в уголке темнеет придремавший тоже молодой монашек. Но летят из алтаря извечные великие слова: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу… » Монашек вскидывается, осеняет себя крестным знамением.

«По себе сужу. Не дремлет он, молится, весь ушел в молитву, а ты приехал на Афон спать?… » Замечаю, как при пении Херувимской огромный, как каланча, с бородой в пояс, монах рушится на колени, утыкается лбом в пол. Широченное коромысло плеч под мантией сотрясается от рыданий.

«Он, умерший для мира, посвятивший жизнь служению Богу, так сокрушается о своих грехах. Омывает слезами. А мы?… Сколь искренни наши раскаяния? Выжать бы из своего окаменелого, заполированного мирскими страстями сердца хоть одну слезинку… »

Под ночными сводами монастырского храма приходит осознание, что не в войнах в Ираке и Сирии, не на полях сражений Украины, а здесь, в «тишине и уповании», решаются судьбы мира. Тут, в Афонских монастырях, долгими столетиями денно и нощно длится невидимая миру битва истины с ложью, добра со злом, любви против ненависти. В рядах Православных воинов сонмы святых и вместе с ними этот юный монашек и рыдающий седобородый аскет возносят светозарные мечи молитвы к небесам, рассекая сгустки вселенского зла…

И кто в этой битве мы, притекающие под защиту стен древних святых обителей? Дружинники, помощники воинам Духа в их борении с легионами князя тьмы или же балласт, обуза, искушение?…

Чем отвечу Создателю?…

Исповедовались. Причастились из рук Митрополита Самарского и Сызранского Сергия, бывшего в то же время на Афоне. Порадовались. Вглядываюсь в своих сотоварищей, удостоившихся Святого Причастия, вглядываюсь и в себя грешного. Все так же празднословим, рассказываем анекдоты, толчемся в церковной лавке: «Это настоящая иконопись красками, а это шелкография… Смотри, брелок оригинальный внутри и иконка… Всего полтора евро стоит». Где она, чистота помыслов? И как непросто укрыться от мира даже за монастырскими стенами.

На другой день горной тропой направляемся в сторону Афонской вершины. Скалы, лес, море внизу. Нагретые солнцем цветы источают чудные, как при каждении в храме, запахи. Да и сам Афон представляется нерукотворным храмом с голубым небесным куполом. Горная речка, сосны, кусты ежевики, лазоревые цветы по бокам от тропы, мохнатые зеленые шары каштанов под ногами — живая икона кисти всемирного Творца. И ты Промыслом Божьим помещен внутрь этой чудной живой иконы. Чем ответишь Создателю на сей прекрасный, великий Дар?

Вьется меж деревьев тропа. Справа кусты, обрыв, далеко внизу море. Гляди, наслаждайся, радуйся, благодари Творца.

Кусочек сахара

Тропа крута, вилюча и безконечна. Кончается в баклажках и теплая вода. Сохнут губы, ноют без привычки ноги. На закате подходим к келье Панагия. По преданию, сюда на полторы тысячи метров над уровнем моря восходила некогда Сама Божия Матерь.

Утром внизу встречные русские паломники с Панагии уверяли, что тут много народу и негде будет ночевать. Келья действительно невелика. Прихожая с камином, колодцем и длинным столом и впрямь полна паломниками. В комнате для сна, уставленной в два яруса кроватями, находится место старшим из нашей группы, молодежь устраивается на свежем воздухе в спальных мешках. Но сперва молитва, потом трапеза консервами, «остатками былой роскоши» на импровизированном из ящиков столе перед кельей.

Митрополит Самарский и Сызранский Сергий с самарскими паломниками на Афоне. Крайний слева — Сергей Жигалов.

Наша площадка круто обрывается вниз. Под нами скалы, море, чайки. Близится вечер. На наших глазах свершается космическое чудо. Незримый Вселенский Живописец окунает багряную кисть солнца за скалы в море. Сквозь ультрамарин морской глади и синеву неба проступает румянец зари, как обещание нового дня. Сумеречный блеск моря, густеющая дымка у горизонта. Нет, слова безсильны, лучше фотокамера. Ловлю в «окошечко» море, дымку, горб протянувшегося от моря утеса, человеческие фигурки у обрыва. Оттуда долетают голоса. Вдвоем с товарищем идем по «плавнику» утеса на голоса. Молодые ребята с таким же молодым священником вычитывают вечерние молитвы: «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу… »

По преданию, здесь, на Афоне, родилось начало чудной молитвы. В одном из монастырей расскажут, как некогда послушнику, вопрошавшему, как молиться Небесной Игуменье Афона, в обличии незнакомого монаха явился Архангел Гавриил и пальцем на камне написал слова «Достойно есть… ».

В сумерках на площадке перед кельей при свете фонарика паломники читают последование ко Святому Причащению. Ночью их группа во главе с пожилым епископом уходит на Святую Гору, чтобы на рассвете отслужить на вершине Литургию и причаститься. Молимся и мы с ними. Зажмуриваешься — и кажется, будто не ветер с гор, а эта общая молитва вздымает тебя на своих крыльях к вершинам Истины, Любви, Милосердия…

… Жарко пылает камин. Вдобавок к вечерней трапезе пьем чай. Тесно от всё подходящих снизу паломников. Улей. Но, как и на пароме, ни одного грубого ли, скабрезного слова. Каждый готов помочь, услужить, поделиться. Рослые чернобородые грузины угощают вином и консервами. Украинцы из Киева, отец с сыном-священником, теснятся, уступая место у камина. Улыбчивый парень из Сергиева Посада греет для всех чайник. Ведь можно, можно жить вот так славно с верой, милосердием и смирением!… А не так, как те, кто поистине с сатанинской злобой, кто бомбит Луганск и Донецк.

Сквозь сон слышу, как поднимается и уходит на Гору ночная группа. Мы же начинаем подъем на рассвете. Вселенский Художник опять извлекает из моря солнечную кисть. Золотит утесы, осеняет голубым небо и море, оживляет палевые облака, серебрит морскую зыбь. Господи, хорошо-то как! Как чудны Твои дары! В лазури неба и в кусочке сахара.

Два года назад по этой же тропе поднимался один из нашей нынешней группы. Вдруг у него начался приступ гликемии — резко упал сахар в крови. Чтобы снять приступ, требуется съесть что-то сладкое. Ни у самого А., ни у товарищей по восхождению ничего такого не оказалось. Из последних сил добрел до вершины Святой Горы, переступил порог крохотного храма Преображения Господня и глазам своим не поверил: на подоконнике белел кусочек сахара. Положил под язык и ожил…

Сергей Жигалов на вершине Святой Горы Афон.

Вот и мы все восьмеро на вершине. Двое из нас в прошлый приезд на Афон смогли дойти лишь до Панагии, а теперь вот взошли. Ветер. Под нами облака и птицы. Счастливые лица, души в радостном парении: сподобил Господь, не отринул. Собираемся у изножья огромного креста, венчающего вершину, — фото на память. Заходим в церковку. Вглядываюсь в иконостас, и сердце окатывает радостью. Тихо сияет скромная русская икона с изображением святого мученика Государя Николая II и Его семьи. Божиим Промыслом кусочек духовного «сахара» нам, русским, здесь на вершине.

Спускаемся с горы вниз к золотящимся под нами облакам, к морю, к монастырям. Теряя высоту над уровнем моря, подольше сохранить бы там, в миру, высоту духа, обретенную у Афонского Креста.

Чудотворные иконы. Андреевский скит

После вершины Святой Горы мы нашли на одну из ночей приют в Хиландарском сербском монастыре, где хранится чудотворная икона Божией Матери «Троеручица».

Мы сподобились молиться у этой святыни.

Были мы и у Иверской иконы Божией Матери, особенно дорогой нам уже потому, что милый сердцу самарский монастырь носит Ее имя.

Стоишь перед такими Образами в смешении чувств страха, восторга, умиления, душевного трепета. Помню в музее Хиландара огромные темные иконы. Пятьсот восемьдесят лет. Из глубины веков глядят на тебя святые лики. Упасть бы перед ними на колени вослед за тысячами монахов и паломников. И молиться, молиться до полудня, до захода солнца. За детей, за внуков, за всех родных, за друзей, за ненавидящих и обидящих нас, за «тихое и безмолвное житие во всяком благочестии и чистоте… »

Но живая очередь паломников, разговоры, вспышки фотокамер. Привлекает внимание небольшая икона русского письма внизу витрины. В подписи под ней разбираю всего одно слово: «Москва». Экскурсовод, молодой улыбчивый монах, тоже в очках, поясняет на русском: «Икону эту подарил монастырю русский Царь Иоанн Грозный, и еще у нас есть две его грамоты». Говорит так радостно, будто Грозный Царь вручил грамоты вчера ему лично.

На вершине Святой Горы Афон.

Глядим, спрашиваем, фотографируем, крестимся и бежим дальше, не выбиться бы из графика запланированных посещений. Буквально на час заходим в Андреевский скит. До недавних пор он был русским. Со смертью последнего нашего монаха перешел к грекам. Огромный невиданной красоты собор. Красочные старинные росписи стен. Чудные обрамленные в серебро и золото иконы. С одной из колонн глядят на меня глаза иконного лика северного духом моего святого Преподобного Сергия Радонежского. Высоко, не достать. Привстав на цыпочки, прикладываюсь к уголку иконы.

Здесь русский дух, здесь Русью пахнет. Остаться бы здесь. Заночевать, помолиться. Но скоро автобус на Ватопед, один из самых древних и знаменитых монастырей Афона. Оглядываюсь и раз, и другой, и третий. Отсветами былой славы великой Русской империи сияют золотые кресты куполов: «Куда, братья-россияне, спешите, побудьте под моим кровом, помолитесь… » Закипает слеза, щемит сердце. Огромный комфортабельный полный паломниками автобус везет нас по горной дороге и утыкается в шлагбаум. Страж с сухим непроницаемым лицом проверяет документы, уходит созваниваться с Ватопедом и… высаживает нашу группу. Мы не известили заранее монастырь о своем прибытии.

И там для нас нет мест для ночлега. Кто-то огорчен, возмущается, но недолго. Не иначе как Господним Промыслом приостановлен наш суетный бег. Возвращаемся в Андреевский скит! Аллилуйя, Аллилуйя! Слава Тебе, Боже!

Прямо как блудные сыновья под сенью отчего крова. Удобные новые кровати, белоснежные простыни, пушистые одеяла. Вечерняя служба в храме. Обильная трапеза, разве что без «жирного тельца» (монахи на Афоне не вкушают мяса). И со всем этим приходит ощущение сопричастности к былому величию поверженной в 1917-м Русской Православной империи. К святой царственной мощи, удерживавшей мировое зло. Память листает страницы событий, предшествовавших созданию Андреевского храма на Афоне.

Год 1867-й. Восторженные толпы парижан приветствуют русского Царя. Золоченая коляска, запряженная блестящими рысаками, катит по усеянной цветами мостовой. Александр II и французский президент Наполеон III приветствуют встречающих. Но что это! Человек в черном запрыгивает на подножку коляски и в упор стреляет в русского Царя. Офицер охраны успевает ударить убийцу по руке. Пуля вместо царского сердца вонзается в круп рысака. Покушавшийся был арестован. Суд приговорил его к вечному поселению в Каледонии. Фамилия преступника — Березовский.

Русский Свято-Пантелеимонов монастырь. Все монастыри на Афоне живут по византийскому времени.

И такое зло Господь обратил в добро. В благодарность о счастливом исходе этого покушения на Императора Александра II и был построен этот величественный храм на Афоне.

«Мы были как вы… »

Расстаемся. Паром увозит нас с Афона. Горы, знакомые очертания монастырей. Ночуем в Уранополисе. Купаемся в море. Но Афон не отпускает. Звонок нашего руководителя группы знакомому русскому монаху приводит нас потом к таможне. Отец Николай, рослый, широкобородый, быстрый в движениях, вернулся с утренней рыбалки. Рабочий подрясник в рыбьей чешуе. Договаривается с таможенниками, чтобы пропустили нас к нему в скит Крумница. Усаживает нас всех восьмерых в свой джип, и мы опять на Афоне. Серпантин, лес, море, облака. Ближе к скиту виноградники, бахча — здоровенные, будто накатанные арбузы. Отец Николай, передав ведерко с уловом послушнику, знакомит нас со скитом. Кельи, медпункт, трапезная, храм. Молимся. Из храма ведет нас в костницу. Здесь, на Афоне, существует обычай. Через три года после захоронения монаха могилу раскапывают, и если тело усопшего обратилось в прах, а кости побелели, череп и кости омывают в воде с вином, помещают в особое помещение — костницу. Помню, в Хиландаре костница — темное полуподземное помещение. Длинные полки с сотнями черепов. Здесь же светлое помещение вроде библиотеки. На дверях надпись-обращение, если хотите, утверждение с перспективой: «Мы были как вы, и вы будете как мы». И тоже полки с рядами черепов. На лбах черной краской имена и даты смерти.

Ни тогда в Хиландаре, ни здесь никакого угнетающего чувства от созерцания этих останков. Приходит на память высказывание святых отцов: помни о смерти, и вовек не согрешишь.

По выходе из костницы замечаю следы пожара. Отец Николай рассказывает, как гонимая ветром стена огня шла на старую деревянную костницу. Еще чуть, и сухое дерево вспыхнет как порох. Пламя испепелит черепа и кости усопших. Но тут огненная стена вдруг скручивается в огромный шар и перекатывается через костницу, не причинив вреда ни ей, ни храму.

Возвращаемся из скита пешком. Отец Николай благословил сорвать на бахче арбузы. На полянке обочь дороги устраиваем завтрак. Неимоверно сладкий огромный арбуз съедаем за минуты, разрезаем другой… Благодать!

И вот уже Салоники. Рядом с отелем огромный собор святого великомученика Димитрия Солунского. В Оренбуржье на малой родине сельский храм носит имя этого же святого. И оттого величественный греческий собор делается роднее и сердечнее. Молимся, прикладываемся к святым мощам. У выхода молодая еще гречанка просит милостыню. На ладони у нее ингалятор. Что-то лопочет по-гречески. Надо понимать, просит на лекарство. Даю мелочь. На другой день грузимся в такси — в аэропорт и домой. Опять эта гречанка с ингалятором. Мешает таскать рюкзаки, чемоданы. В раздражении опять сую в ладонь мелочь. «Два евро», — просит женщина. «Ага, а почему не десять… »

Уже в Самаре догоняет волна раскаяния: что стоило дать два евро? И пошло раскручиваться: для тебя два евро совсем не то, что две лепты для библейской вдовы. Пожалел! Не сам ли Господь устроил тебе экзамен после всех исповедей, молений и прикладываний к святым мощам? Дважды давал тебе шанс помочь страждущей сестре во Христе. Ингалятор на ладони — это вовсе не ингалятор. А ключ к твоему окаменелому сердцу. Забыл, что похожим ингалятором пользовалась матушка родная при приступах астмы… Но и «ключ» тебе не помог.

Так навалилось, хоть опять лети в Салоники, ищи эту гречанку.

Наутро раздался звонок сотоварища по Афону:

— Здравствуй, брат! Ты в порядке?

— Да вот… — рассказываю про эти два евро.

— Утешься, брат. В Самаре страждущих еще больше, чем в Греции…

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.